Раткевич Александр Михайлович - поэт, основатель литературного направления катарсизм. С 1996 года занимается изданием серии "Библиотека "Полоцкой ветви". С 2006 года - главный редактор литературно-публицистического журнала "Западная Двина". В ноябре 2001 года организовал и провел в г.Полоцке первый литературный конкурс "Поэт-Артист". Живет в Беларуси.
ЗНАКИ
Есть
тайна – белый лист бумаги,
не
тронутый взволнованным пером…
Давно
умчал от берега паром,
паромщик
делает мне знаки.
Я
знаки эти что-то не пойму.
Чего
уж там – упущенному слава.
«Эй,
на пароме!..» – Не услышат, право;
да
и не нужен там я никому.
Попутный
ветер мне не господин.
Им
весело на палубе безбрежной.
Волна
о берег плещется небрежно,
и
я на берегу стою один.
Я
знаки в памяти не сберегу.
Всё
хорошо – мне подождать придётся.
Паром
назад когда-нибудь вернётся,
но
на него попасть я не смогу.
Дни
коротки, а год ещё короче.
Поэтому
и знаков образ мглист…
Но
тайна есть – бумаги белый лист,
к
перу и почерку охочий.
ЗАЧИН
Играй,
баянист, хоть твой голос неровен.
В
моей Белоруссии хаты гниют,
и
в дремлющей плоти рыхлеющих брёвен
мелодий
заброшенных вопли снуют.
Дороги
заплаканы до умиленья.
Вчера
– не вчера я здесь, кажется, плыл,
сегодня
одно хоровое моленье
исчезнувших
душ, о которых забыл.
Но
ты не забудешь, меха раздувая,
огонь-баянист,
о спасенье молить
избы,
что во времени словно живая,
в
пространстве… – да что тут уже говорить.
Баяна
лихого заманчивы речи,
но
им не дано в занавески вдохнуть
сияние
утра, которое резче,
чем
думалось мне, оттенило мой путь.
Стареющих
окон глазницы стеклянны.
И
страшно войти, и досадно смотреть.
Сквозь
приторный запах корней валерьяны
сердечную
изморозь не одолеть.
Но
ты, дорогой баянист, ни в остуде,
ни
в подлой измене не ведай кручин.
В
моей Белоруссии хаты, как люди,
а
люди – нечаянной песни зачин.
ЖЕРЕБЁНОК
Вечерний час, тела
коней
сливаются с желтеющим
закатом,
последней тучей
горизонт залатан,
и небосвод от этого
синей.
Сомненью срок – так
пусть он будет краток.
За жеребёнком карим –
свист да хлесь!
Возвышенна его лихая
спесь
и бег обворожителен и
сладок.
Сникает свет, храп
конский слышен близко,
из-под копыт –
осколки первых звёзд;
и чудо-ночь, простёршись
в полный рост,
вскрывает вены
солнечного диска.
За мглою мгла, и
выстлан холм небесный
атласа чёрно-алого
ковром,
но не обуздан карий,
как фантом,
над временною
властвующий бездной.
Всё ближе, ярче
лунное дрожанье,
что холодит уставшие
глаза,
и серебрит упавшая
слеза
за горизонт несущееся
ржанье.
Взгляд жеребёнка –
ночи рдяной всход.
В любви сомненье –
временная ноша.
Я возвращаюсь;
звёзды, как пороша,
заполонили небосвод.
|